НОВОСЕЛЬЦЕВ – мне очень мешает эта ИСТОРИЯ, в которую мы одновременно смотрим. Изначально она была для меня чужим человеком, которого я воспринимал настороженно. Когда проявилась эта ИСТОРИЯ, я воспринимаю ее как человека, с которым у нас есть что-то общее, но я ее боюсь. Когда она вызывает меня в кабинет, чтобы отчитать за отчет, мне дико страшно. У меня адреналин зашкаливает.

КАЛУГИНА – Фамилия НОВОСЕЛЬЦЕВ мне ничего не говорит. Фамилии мне вообще ничего не говорят. Я не вижу конкретных людей. Но лично к НОВОСЕЛЬЦЕВУ я чувствую отвращение, прямо до тошноты. Мне противно на него смотреть. Физически противно и хочется, чтобы он был от меня подальше.

НОВОСЕЛЬЦЕВ - А у меня жуткий страх, как будто меня ведут на расстрел. Я понимаю, что меня все равно убьют, и мне жутко страшно. Кроме страха я не вижу ничего. У меня туннельное состояние. Ощущение, что меня реально ведут на расстрел. У меня тут столько слез, кошмар.

КАЛУГИНА – Я поняла, что за отвращение. Это я смотрю на него чьими-то глазами через военную ИСТОРИЮ. Я как будто видела поражение этого человека. Это смерть, с вывернутыми наружу кишками. Это так противно. Это отвратительная смерть. Она ассоциируется со слабостью, с проигрышем. Бывает смерть с доблестью. Можно умереть, закрыв собой амбразуру, на танке с гранатой можно умереть. А это не полезная для общего дела и негероическая смерть. Её до тошноты невозможно принять. У меня к нему презрение и моральное отвращение. Так умирать нельзя. Он такой слабый и беспомощный. Смерть приветствуется, когда она других вдохновляет. А такая некрасива, негероическая. Такой никого не вдохновишь.

НОВОСЕЛЬЦЕВ при ее словах начинает злиться. Что-то внутри него начинает бунтовать. Красивая смерть, некрасивая.

КАЛУГИНА – у меня переплетение с каким-то командирским составом. У меня есть четкое видение, как должно быть.

САМОХВАЛОВ – Я сочувствую НОВОСЕЛЬЦЕВУ. Я как увидел НОВОСЕЛЬЦЕВА и его проблему, сразу же включился и хочу ему помочь. «Вот мое плечо, давай, действуй. У тебя получится».

НОВОСЕЛЬЦЕВ верит САМОХВАЛОВУ, но не может даже в мыслях себе представить роман с КАЛУГИНОЙ. Он видит ее как мужчину, видит того, кто в него стреляет. Он хватается за САМОХВАЛОВА, в надежде, что тот может его вытащить из всего этого внутреннего кошмара. Вдруг получится все переиграть? Для меня ты человек, который вытягивает меня с этого поля боя, вытягивает меня с войны за шкирку.

САМОХВАЛОВ – Давай, мне прямо в радость. Я благодарен тебе, что ты меня включил в эту действительность. Я искренне хочу помочь.

КУЛАГИНА – Когда НОВОСЕЛЬЦЕВ сказал: «Я вижу в ней того, кто в меня стреляет», у меня прояснилась та ИСТОРИЯ. Это действительно переплетение. Я командир, который стреляет в труса, дезертира. Я понимаю, что это я в живот выстрелила и вывернулись кишки. И у меня отвращение. У меня перед глазами двойная картинка – я отношусь к нему и как к сотруднику, и как к дезертиру.

НОВОСЕЛЬЦЕВ – я не чувствую себя предателем. Видимо симметричные, но разные истории. Я чувствую смерть по-другому. Я очень воодушевлен поддержкой САМОХВАЛОВА. Наконец, хоть кто-то видит вот это мое состояние бесконечного ужаса, в котором я очень-очень долго живу. И хочет мне помочь изменить это. Правда путь, который он мне предлагает для меня пока запредельно сложен.

КАЛУГИНА – Как он меня раздражает. Я ничего грубое не могу ему сказать. Почему? Не понимаю. Он говорит и говорит. И это вызывает у меня раздражение.

НОВОСЕЛЬЦЕВ - Я пытаюсь найти точку опоры и силы, которая позволит перевернуть эту ситуацию. Я очень долго думаю, что мне делать. Еще перед этим, мне казалось, что я не выдержу и что-нибудь выкину, чтобы добраться до ее чувств. Чтобы она тоже была в этой реальности, а не в ИСТОРИИ, которая меня пугает. Войдя в комнату второй раз, я принимаю внутренне решение, что пойду до конца. Я все-таки достучусь. Я немного выпиваю для смелости. Если бы не ощущение поддержки САМОХВАЛОВА за спиной, я бы на это никогда не решился.

САМОХВАЛОВ – У меня сейчас ощущение такого единства и братства. Мы вместе ищем на нее смотрим. Вместе выбираем эту мишень. Я верю в тебя. Я верю, что ты можешь, братан. Еще немножко осталось. У тебя получится.

НОВОСЕЛЬЦЕВ – Я очень хорошо чувствую эту поддержку. Я вспоминаю ситуацию в кабинете, где она меня гнобила, у меня начинает прорываться злость - «Ах. ты сука!». Уже просто невозможно терпеть. Вот эта грань. Я решаю на кон поставить все. И я понимаю, что после этого меня уволят. И все-таки я иду. Короче, я решил сказать правду. Убрать этот наносной флер, эту постоянную военную двойственность в отношениях с ней.

КАЛУГИНА – Когда он сказал правду, мне стало так страшно, у меня начинает кружится голова. В груди у меня столько волнения и затуманивающего страха. То, что он говорит, куда-то очень сильно попадает. Его слова вызывают сильное напряжение в черепе. Я начинаю чувствовать свое тело. Пока только через головную боль.

НОВОСЕЛЬЦЕВ – А я себя чувствую тут сильным. Я больше не чувствую себя человеком, которого ведут на расстрел.

КАЛУГИНА – У меня земля плывет под ногами, голова в тумане, я ухожу в полуобморочном состоянии и ничего не соображаю, действую на автомате. Я только знаю, что нужно скорее отсюда уйти.

КАЛУГИНА – на меня отрезвляюще действуют слова «А мама там был НОВОСЕЛЬЦЕВ». До этого я вся была выпавшая из реальности. А тут одна часть меня на место встроилась. Что-то щелкнуло внутри и я задумалась. У меня есть понятие свой-чужой. Чужой - это враг. Как будто раньше это был непонятный враг. А в этой фразе звучит человечность и я вижу, что передо мной человек и он живой. Мне это очень сильно устойчивости добавляет. Когда он из врага превратился в человека, с ним можно больше не воевать.

НОВОСЕЛЬЦЕВ – когда стали говорить, что я сижу среди женщин, я понимаю, что среди них мне безопасно. Дети у меня пацаны, но они маленькие и они тоже для меня безопасны. Я не хочу к КАЛУГИНОЙ идти. У меня опять всплывает воспоминание, что я иду на расстрел. Я хочу избежать этой ситуации, я не хочу испытывать «воспоминания расстрела». Я не знаю, что я хочу, и как это сказать, и что конкретно надо сказать. После вот этого всего Что я могу сказать? Я не могу продолжить то, что начал говорить, потому что сейчас уже другая ситуация, а мне нужно возвращаться обратно в ту ситуацию. Я мечусь между этим.

КАЛУГИНА - Когда НОВОСЕЛЬЦЕВ заходит в мой кабинет у меня двойственное состояние. С одной стороны, у меня неожиданно для меня самой включилось женское и началась игра. С другой стороны, я чувствую некую официальную маску снаружи.

НОВОСЕЛЬЦЕВ – а мне вот это страшно. Мне страшно видеть женщину, которая видит во мне мужчину. Смотрит на меня не как на друга, женщину, или сотрудника. Когда я вижу, что меня видят, как мужчину, меня начинает колбасить и трясти. Путаются слова, я не могу думать нормально. Ты смотришь на меня, как на мужчину, а мне это прямо невыносимо, страшно и вообще, жесть. Я не боюсь женщин. Я боюсь женщин, которые воспринимают меня как мужчину.

Мы вывели в отдельную фигуру личную историю НОВОСЕЛЬЦЕВА, где его бросила жена с двумя детьми.

НОВОСЕЛЬЦЕВ – Мне опасно, если меня начинают воспринимать не как милого и безопасного, который между женщинами прятался под этой маской, «Я тут ничего, я тут слабенький» когда меня так видят, мне нормально. А когда во мне начинают видеть мужчину, как КАЛУГИНА увидела, когда я себя проявил тогда и теперь за это мне надо отвечать, мне больше всего страшно вот это.

КАЛУГИНА - У меня пробивается эротическое состояние. Я тут и стакан глажу, у меня поднимается сексуальное возбуждение внизу. Но у меня очень хороша маска на лице, которая смотрит сверху вниз на НОВОСЕЛЬЦЕВА с женской игрой. У меня уже включена сексуальность. Как женщина, я чувствую себя на высоте. Причем я не отдаю себе отчет, что я страшная. Я привыкла, что мне всегда говорили только хорошее.

НОВОСЕЛЬЦЕВ - (начинает заикаться) У меня жар. У меня обливается все холодным и горячим потом, меня трясет. Я не могу, как мужчина на нее смотреть. Я начинаю понимать, что она меня выдавливает в эту сторону, что я должен быть, как мужчина. Во мне начинает просыпаться и включаться эта роль. Меня колбасит, и страх жуткий, я тупо пытаюсь найти, что с этим сделать. Она меня додавливает, чтобы я опять вжился в роль мужчины. И я начинаю что-то говорить, какую-то глупость, «злая, добрая, черства, душевная, сухая, мокрая…

КАЛУГИНА – а вот здесь мне обидно, я надеялась на открытое подтверждение своей женской силы. Внутри у меня четкое ощущение, что как женщина, я крута. «Злая-добрая…» как будто это все ложится, ложится и вдруг, когда он говорит «мокрая». У меня раз, слезы внутри, как будто это все не то, чтобы спектакль, это все не настоящее, то, что он до этого говорил. «мокрая» - это такой абсурд. Сейчас это было, как мишура новогодняя. Я думала, что он правду говорит, а тут… Снова боль в сердце и мне до слез обидно, мне плохо и я не знаю, что делать. Я расстраиваюсь очень. Она и плачет потом по фильму «Что вы меня обзываете?»

После откровенного разговора с КАЛУГИНОЙ, НОВОСЕЛЬЦЕВ задерживается на работы. Он ждал, пока все уйдут, чтобы снова оказаться с ней наедине. Он приходит к ней в кабинет. КУЛАГИНОЙ нет, и он разыгрывает их диалог.

НОВОСЕЛЬЦЕВ - Я в шоке от этого разговора. Я пытаюсь как-то понять КАЛУГИНУ. Я пришел в ее кабинет. Я сажусь на ее место. А как ей вообще это все? Я пытаюсь понять, как ей на самом деле тяжело, как она пытается все это держать, что с ней на самом деле происходит. У меня такое человеческое сочувствие, человеческая открытость и желание понять ее жизнь.

КАЛУГИНА возвращается и, застав НОВОСЕЛЬЦЕВА в своем кабинете, подхватывает его игру.

КАЛУГИНА – Я видимо проплакалась и у меня какое-то спокойствие внутри и что-то настоящее. Раньше я была, как механизм, а тут какое-то живое спокойствие внутри. Я захожу, вижу эту картину, как он паясничает и изображает. Я спокойно смотрю на это и мне весело и просто. Впервые на что-то смотрю адекватно. И хочется сказать «Да, нет, продолжайте». Ну спектакль сейчас такой забавный посмотрю. Интересно, живенько так».

НОВОСЕЛЬЦЕВ - Мне интересно, я же не буду менжеваться. Ну зашла, ок. Такое желание, я пытаюсь понять тебя, а побудь и ты в моей шкуре. И она подхватила эту игру. Вот прикол.

КАЛУГИНА – Да это игра. Я говорю «я никчемный, я сам ничего не могу» . Я же его таким знаю, как работника. И озвучиваю каким его знаю.

НОВОСЕЛЬЦЕВ – в этой игре очень много. В ней возникает доверие. Первый шаг доверия, когда я не боюсь быть осужденным.

КАЛУГИНА – Я какая-то спокойная внутри и нет жесткости. Она снаружи есть, а внутри у меня вообще нет этой жесткости. Я соединенная с собой. Ну, подумаешь на моем кресле сидит. Меня вообще как-то не задевает. Забавный. Поддерживая игру, я становлюсь какая-то живая.

НОВОСЕЛЬЦЕВ – Все, у меня уже фокус включился, как на женщину. Доверительная штука, когда она приняла эту игру. У меня только она одна сейчас существует. Больше вообще ничего не интересует.

На другой день КАЛУГИНА вызывает ВЕРОЧКУ, чтобы та научила ее одеваться.

КАЛУГИНА – я ее пригласила, но внутри я смотрю на нее свысока. Снаружи я ее что-то спрашиваю, а внутри я о себе очень высокого мнения, как о женщине.

ВЕРОЧКА – Вот-вот, это высокомерие я читаю не той частью, которой надо. Не профессиональной, а человеческой. Женская мода и стиль - это моя территория. А она настолько высокомерна и не признает моего преимущества в этом.

ВЕРОЧКА учит КАЛУГИНУ не скрывая своего превосходства и раздражения. «Вот идете вперед, как сваи забиваете»

КАЛУГИНА – А вот тут моя уверенность в себе, как женщине, впервые покачнулась, когда она стала говорить про мою походку. Про какие-то очевидные вещи, которые я не осознаю. Она говорит «идете, как сваи забиваете», и брови у меня не такие. У меня возникает замешательство, что что-то не так. Но у меня нигде не падает самооценка. «Ну сделаем по-другому. Ладно». У меня нет никаких сомнений в своей прекрасности. Ну сейчас чуть-чуть апгрейтюсь, спрошу, что там носят. НОВОСЕЛЬЦЕВ сказал, что я как-то не так одеваюсь. Я и не замечала, что что-то не так.

НОВОСЕЛЬЦЕВ – Да, без лоска.

КАЛУГИНА – Да? Правда? Я считала, что я крута на самом деле. У меня вообще у меня самооценка железная, железобетонная такая. Но кто-то сказал, ну ладно, сейчас выясню, исправлю чуть-чуть.

Пока ВЕРОЧКА натаскивает КАЛУГИНУ на красивую женскую походку, в зал входит ШУРА с НОВОСЕЛЬЦЕВЫМ с конем.

КАЛУГИНА - Ну тут капец. Тут какая-то история про то, что есть женские дела, которые мужчины не должны видеть. Женское интимное что-то. Я быстренько отряхнулась, сделала вид, что ничего такого не было. У меня замешательство и я не понимаю, что делать. Я была все время королевой на коне, а сейчас я растерянная, потому что где-то не на своем месте нахожусь. Я потеряла место уверенности, из которого я могла смотреть на него свысока.

НОВОСЕЛЬЦЕВ - Я вижу продолжение игры и мне интересно за этим наблюдать. Вижу, что есть взаимодействие и что-то происходит. Я чувствую себя мужчиной. У меня есть внутренняя устойчивость. Я могу быть на своем месте и при этом могу кружить. Как человек, который ведет этот вальс. Он и вокруг, и наблюдает, и играет, и чувствует и при этом очень сильная устойчивость. Уверенность.

КАЛУГИНА – Я в противоположном этому состоянии. Я как листочек на ветру – девочка-девочка. Растерянная.

НОВОСЕЛЬЦЕВ - Я пытаюсь провоцировать дальше, чтобы вести и понять в какую сторону будет двигаться ситуация, спрашиваю, "А что Выы там вечером делали?" Она врет, что со своим знакомым ездила в ресторан – шашлыки, сациви, купаты.

КУЛАГИНА – Ну да, я понтуюсь.

Игра между КАЛУГИНОЙ и НОВОСЕЛЬЦЕВЫМ переходит на новый уровень. Он покупает ей цветы, причем покупает самый дорогой букет и ещё сдачи не берет, при том, что в начале фильма он искал деньги на ботинки сыну. Ставит букет ей на стол и убегает. Она понимает, что букет от него, вызывает его в свой кабинет, а он отказывается, что это он принес букет.

НОВОСЕЛЬЦЕВ – здесь чувствую внутреннее расщепление на мужчину, и на сотрудника женского коллектива и не знаю, как это совместить. Меня это немножко колеблет, и я не знаю, как правильно. Прятаться за женщинами, как раньше, или говорить открыто. Я немного потерялся в этом выборе - я то ли мужчина, то ли я не мужчина. Для меня это какая-то парадоксальная ситуация. Смешение ролей. Если бы она мне сказала, «Да, я принимаю твое ухаживание, ты для меня мужчина», то мне бы было понятнее. А так, я до сих пор не уверен, что для нее это серьезно. Вдруг для нее это просто игра. А я тут сейчас буду рассказывать и раскрываться. Я хочу определиться и провоцирую ее первой сказать, как она ко мне относится.

НОВОСЕЛЬЦЕВ дал САМОХВАЛОВУ в морду. КАЛУГИНА говорит САМОХВАЛОВУ, чтобы он дал ему сдачи. На что тот отвечает, что он ответит ему по-другому.

После этого КАЛУГИНА приглашает НОВОСЕЛЬЦЕВА к себе домой. И там они уже сближаются как мужчина и женщина.

КАЛУГИНА - Да тут эта девочка выбирается наружу

САМОХВАЛОВ приходит к КАЛУГИНОЙ и рассказывает о том, что НОВОСЕЛЬЦЕВ собирался ее соблазнить, ради должности начальника отдела легкой промышленности.

САМОХВАЛОВ – Я КАЛУГИНОЙ любовался всегда. То, что она нарядилась, даже какую-то досаду вызвало. Он присоединяется к ее взрослой части автора и деятеля. В этом треугольнике Я, НОВОСЕЛЬЦЕВ и КАЛУГИНА я чувствую себя на равных и к обоим хорошо отношусь. Я сначала помогал НОВОСЕЛЬЦЕВУ из какого-то сопереживания. Когда я иду и рассказываю правду КАЛУГИНОЙ, я прямо ей в руки даю орудие какое-то. Сделай свой ход. То есть я сначала ему помогал, а потом ей.

НОВОСЕЛЬЦЕВ – То, что он рассказал КАЛУГИНОЙ, я абсолютно по-мужски это воспринимаю. Я уважаю его решение. Я его провоцировал «Ну что, ты не смог сказать правду?» Ну подожди, ты хочешь правду, да я тогда скажу всю правду. Мне кажется, что я получил по своей правде тоже.

КАЛУГИНА – Когда я прихожу вся такая красивая и наряженная, я чувствую себя очень живой. Во мне все двигается как-то. У меня нет того – полюбуйтесь мной. Я сейчас очень живая.

НОВОСЕЛЬЦЕВ - И я на это отреагировал. Увидел и побежал за билетами. Просто цветы цветут в моей душе. Я на самой высшей стадии любви и вдохновения.

КУЛАГИНА – Когда он меня куда-то вечером пригласил, а почему бы и нет. Такая живость и естественность. Рядом с НОВОСЕЛЬЦЕВЫМ мне вообще легко. Когда САМОХВАЛОВ говорит, что НОВОСЕЛЬЦЕВ решил за ней приударить, чтобы получить эту должность, у меня что-то в груди начинает побаливать немножечко. Я погружаюсь в себя. Я не думаю, что он меня предал. Я уже знаю какой он. Я уже очень прониклась к нему, к его естественной заботе, к трепетности. Я думаю о том, как ему оказывается тяжело с детьми, что он пошел на это. Он для меня остается близким и знакомым человеком. Мне давит в груди то, что я, как женщина, возможно, ему не интересна. Я назначу его начальником отдела легкой промышленности, а потом пойду и где-то поплачу. Я переживу. Но я ему сейчас отдаю то, что ему нужно. И в этом большая любовь моя к нему. Я душой как-то отдаю это. Но я так быстро не могу его разлюбить. Это мои чувства, когда я диктую ВЕРОЧКЕ приказ. А когда НОВОСЕЛЬЦЕВ говорит, что я ему дорога. Я себя чувствую ни на том, ни на том берегу. Я уже ушла на тот берег, где я оплакиваю эту потерю себя и его в моей жизни. А тут я как будто посередине реки. Не там, не там.

НОВОСЕЛЬЦЕВ радостный приносит ей билеты в цирк. Она сообщает ему о том, что назначает его начальником отдела. На что НОВОСЕЛЬЦЕВ интересуется, а почему таким тоном. А типа вы что, вы же этого хотели? Вот, получайте.

КАЛУГИНА - Я сейчас этим тоном и холодностью защищаю свое нутро. Там очень много. У меня защита включилась.

НОВОСЕЛЬЦЕВ – Когда я понимаю, что правда известна, я получил облегчение и решил идти до конца. Я понял, что это сдача САМОХВАЛОВА - я получил по тому же месту. У меня настолько все это обрывается внутри, мужское, женское, любовь, там все. Если до конца быть правдивым. Да, изначально это было так. Потом это поменялось. Мне сейчас не важно это назначение. Потому что с меня слазит эта роль, которая была натянута, что я не принимаю никаких решений, я типа такой мягкий, безынициативный сотрудник, как обо мне говорили сначала. Я начинаю писать заявление. Все, я типа валю отсюда. Я не знаю, куда дальше и как дальше, но мне хочется довести это дело до конца по-мужски.

КАЛУГИНА – Мне трудно, он все равно остается дорогим мне человеком. Я не могу это выключить так быстро. Когда он пишет заявление, он начинает от меня отдалятся и у меня инстинктивное движение его схватить. Но схватить я не могу. И я продолжаю играть в маску.

НОВОСЕЛЬЦЕВ – А у меня как будто захлопываются все мои чувства, которые были и остается один фасад. Я должен повести себя, как мужик. Надо сначала это все разрулить с правдой, а потом уже все остальное. Я не реагирую никак на ее выпады. Подпишите мне заявление и я пойду, все, до свидания. Мне не нужна эта должность.

КАЛУГИНА - Я в замешательстве. Я злюсь, сама не понимаю от чего. Каждый раз, когда он пишет заявление, когда он говорит об этом, когда он убегает, между нами что-то натягивается, как резинка и я бегу за ним. Я это делаю инстинктивно. Я не могу его отпустить. Я не могу от него оторваться.

Они спорят, НОВОСЕЛЬЦЕВ выбегает из кабинета, она бежит за ним. Он садится в машину. Она ломится в ту же машину. Водитель открывает ей дверь, она садится и бьет его, потом они начинают целоваться. Машина – это уже не ее территория и там НОВОСЕЛЬЦЕВ ведет себя, как мужчина.

НОВОСЕЛЬЦЕВ – У меня начинается оттаивание, когда я понимаю, что я ей нужен, что она действительно мне верит, что у меня есть к ней чувства.

КАЛУГИНА – Когда я через все помещение бегу за ним, я все ещё стараюсь сохранить свою маску. Я бегу, а между нами натягивается резинка. Он отдаляется и меня к нему притягивает. Я вообще ничего не могу с эти сделать. Когда он садится в машину, у меня ярость. Он что еще уехать сейчас может? От это ярости, что он может уехать, я начинаю его усиленно колотить. Сбрасываю на него свою ярость.

НОВОСЕЛЬЦЕВ - Я себя чувствую по-мужски - и открыто, и правдиво - и вот она правда. Я чувствую себя хорошо. Мужчиной, таким, цельным. Со стержнем. Я готов принимать решения, хоть это и сложно.

КАЛУГИНА - Я чувствую его руки, он мен обнимает, сдавливает меня руками и я сдаюсь. Истерика успокаивается.

Через 9 месяцев в семье Новосельцевых было уже 3 мальчика.

Вот такие чувства, истории и состояния линии КУЛАГИНОЙ и НОВОСЕЛЬЦЕВА раскрылись в нашей сюжетной расстановке по фильму «Служебный роман». Для нас это оказалось неожиданно, но было внутренне согласие с тем, что проявилось.

Удивила яркая и сильная военная история, в которую сначала они оба смотрели. Возможно скрытые обаяние и сила этого фильма в том, что через любовную историю он помогает уйти с войны, бинтует наши коллективные военные раны, дает эмоциональный проход к здоровой части. Через любовь, через правду, через смелость говорить правду. Через проживание этой истории, мы еще раз прожили освобождающее влияние правды. Она неудобная, говорить и признавать ее не просто, она каждый раз была большим шагом к сближению Людмилы Калугиной и Анатолия Новосельцева.

Очень по живому Рязанов показал, как через тонкие трещины психологических защит начинает пробиваться живое, настоящее и постепенно сплетается в тропинки навстречу друг другу, которые с каждой сценой становятся шире.

После нашей работы я пересмотрела «Служебный роман» уже совсем с другой глубиной понимания. Восприятие этой истории обострилось. Я ощущала трепетность в моменты их робкого сближения и уязвимости, а смешные места были еще смешнее.

История отношений САМОХВАЛОВА и ОЛЕЧКИ РЫЖОВОЙ требует отдельного рассказа. Там все совсем по-другому

НОВОСЕЛЬЦЕВ – А у меня как будто захлопываются все мои чувства, которые были и остается один фасад. Я должен повести себя, как мужик. Надо сначала это все разрулить с правдой, а потом уже все остальное. Я не реагирую никак на ее выпады. Подпишите мне заявление и я пойду, все, до свидания. Мне не нужна эта должность.

КАЛУГИНА - Я в замешательстве. Я злюсь, сама не понимаю от чего. Каждый раз, когда он пишет заявление, когда он говорит об этом, когда он убегает, между нами что-то натягивается, как резинка и я бегу за ним. Я это делаю инстинктивно. Я не могу его отпустить. Я не могу от него оторваться.

Они спорят, НОВОСЕЛЬЦЕВ выбегает из кабинета, она бежит за ним. Он садится в машину. Она ломится в ту же машину. Водитель открывает ей дверь, она садится и бьет его, потом они начинают целоваться. Машина – это уже не ее территория и там НОВОСЕЛЬЦЕВ ведет себя, как мужчина.

НОВОСЕЛЬЦЕВ – У меня начинается оттаивание, когда я понимаю, что я ей нужен, что она действительно мне верит, что у меня есть к ней чувства.

КАЛУГИНА – Когда я через все помещение бегу за ним, я все ещё стараюсь сохранить свою маску. Я бегу, а между нами натягивается резинка. Он отдаляется и меня к нему притягивает. Я вообще ничего не могу с эти сделать. Когда он садится в машину, у меня ярость. Он что еще уехать сейчас может? От это ярости, что он может уехать, я начинаю его усиленно колотить. Сбрасываю на него свою ярость.

НОВОСЕЛЬЦЕВ - Я себя чувствую по-мужски - и открыто, и правдиво - и вот она правда. Я чувствую себя хорошо. Мужчиной, таким, цельным. Со стержнем. Я готов принимать решения, хоть это и сложно.

КАЛУГИНА - Я чувствую его руки, он мен обнимает, сдавливает меня руками и я сдаюсь. Истерика успокаивается.